Хемлок Гроув [любительский перевод] - Брайан МакГриви

– Приходи к пяти, – сказал он.

– Ебаный страус, этот цыганский задница-пират зовет тебя на свидание? – спросил Дункан Фритц.

– Съешь тампон, неотесанный монголоид, – огрызнулся Роман.

Небо разливалось оттенками красного, когда Роман прибыл к Руманчекам. Питер проводил его в трейлер, полный библейского наследия и удобно расположенного жалкого набора мебели, ладана и лечащих камней, и коллекции Голливудских музыкальных пластинок, и фигурок мастеров времен Ренессанса, и невозвращенных библиотечных книг, и уголка, посвященного индийскому богу Ганеш, светящемуся Рождественскими огнями, как Гваделупская Дева Мэрия. Роман сконфуженно остановился у последней. Он спросил, являются ли они индусами или кем-то подобным.

Питер помотал головой. – Это бог нового начала. Но я не уверен, знал ли это Николай. Он всегда называл его Джамбо и просил одарить его между ног таким же большим, как его нос. Ник был настоящим неучем, – добавил он.

Он провел Романа в кухню и представил Линде, которая засовывала противень с печеньем из арахисового масла в духовку. Она была удивлена, когда Питер проинформировал ее, что упырь посетит их после школы: раз уж ее сын будет отсутствовать вечером, то можно готовить для кого-то еще. Она усадила ребят за кухонный стол и спросила, хотят ли они молока.

– Конечно, – сказал Роман.

– Милый? – спросила Линда.

– Молочная кислота, – ответил Питер.

– Точно, точно, – опомнилась она. Наполнив Роману стакан молока, указала на свой живот, вращением пальца. – Оно делает смешные вещи с его животиком, – объяснила она.

Глаза Питера блуждали за окном, наблюдая закат. Он дышал, как заметил Роман, с некой тревогой, потирая руками оба бицепса, как курильщик, вспоминающий, как давно он затягивался сигаретой в последний раз.

– Итак, – начала Линда, – какие планы после выпуска?

Роман пожал плечами, словно это был вопрос такой же важности, что и о планах на выходные. – Думаю, мама купит мне какое-нибудь неплохое местечко в колледже.

– Здорово, – сказала Линда.

Рука Питера схватила нож для масла со стола, независимо от каких-либо сознательных мышечных команд. Линда положила свою руку на его.

– Он нервничает перед этим, – объяснила она. – Гормоны.

– У меня есть «Ксанакс», – сказал Роман.

Питер отказался.

– Может чуть-чуть, попробовать на зубок, – сказала Линда.

Роман вынул свой контейнер для мятных леденцов и выудил две таблетки, одну он дал Линде.

– Это больно? – спросил он Питера.

Питер покачал головой:

– Не заметишь, если тебя переедет автобус.

– Ты все еще… ты? – поинтересовался Роман.

Питер посмотрел на него. Гадая.

Линда потянулась и ухватила грубую щеку сына.

– Он хороший мальчик, – сказала она, подергивая плоть своими пальцами с жестокостью истинной любви. – Он радость своей матери, милый маленький кролик.

За несколько минут до половины шестого они втроем вышли наружу. Линда проводила Романа к двери, Питер уже стоял на улице. Он снял свою одежду. Коричневое тело с густыми островками черных волос. Пенис не обрезан. На правой стороне ребер была вытатуирована буква, маленькая «г».

– Что значит эта «г»? – спросил Роман.

– Гуляй, гандон, – ответил Питер.

Он шел вперед, распуская хвостик, и волосы падали ему на плечи. Казалось, будто запах ниспадающей ночи успокаивал его расшатанные нервы, и он двигался с грацией и авторитетом не меньшим, чем выражала земля под его ногами. Воздух был практически беременный ожидаемой магией и угрозой, и с запоздавшим чувством Роман спросил, в безопасности ли они тут.

– Все в порядке, – успокоила Линда. – Просто стой позади.

Роман щелкнул пальцами и сказал: – Блядь.

– Что? – спросила она.

– Забыл принести Фрисби.

С тяжестью шамана Питер поднял средний палец. Он взглянул на остатки солнца, закатывающегося за горизонт, как красный Меркурий, и опустился на колени: голова наклонена и волосы спадают на лицо. Он ждал, пока прозвучит тайное имя. Линда сжала руку Романа. Фетчит сел, с задранной вверх ногой, и неторопливо принялся вылизывать себя.

Затем по плечам Питера пробежал спазм. Его ладони сжались, и пальцы врылись в грязь. Хватка Линды стала крепче. Питер закричал так, как нечто, о существовании чего на земле Роман даже не догадывался. Питер упал на бок, его лицо исказилось, словно его вытягивали тысячи невидимых крючков и мускулы задрожали, как змеи в безумной пляске, под кожей. Кот забежал в трейлер. Питер вцепился в пульсирующую плоть на своем животе, оставив мясистые раны, с пробивающейся через них влажной щетиной. Он схватился за кожу и решительно разорвал, – плоть сошла, словно костюм для подводного плавания, обнажая кроваво-матовый жилет меха. Роман зажал ладонью нос, как только зловоние падали заполнило воздух, и небрежно, то, что еще раньше было известно, как Питер, сломилось в задней части, нижняя половина била лапами, освобождаясь от человеческого одеяния. Мокрый хвост прорвался и распрямился. Оно выло все чаще и жалобнее, пока пасть прорывалась через губы, раскрываясь и закрываясь, его старое лицо было натянуто, как дряхлая маска. Существо перевернулось на четвереньки и яростно отряхнулось, разбрызгивая кровь, превращая ее в туман и лишая себя остатков людской кожи в буйной тряске.

Теперь в сумерках  перед ними стоял волк. Роман пошатнулся к Линде; он потерял центр равновесия. Он не совсем знал чего ожидать от сегодняшнего визита сюда, гораздо меньше, чем открытия двух важнейших истин жизни: что человек может стать волком и что, если у тебя есть привилегия наблюдать подобную трансформацию, то это самая правильная и естественная вещь, которую ты когда-либо видел.

– Бля, – прошептал Роман.

Волк был огромным животным, высоким и гладким и царственным, как королева-луна. Сверкнув желтыми глазами новорожденного, он поднял губы, обнажив белые клыки, и вытянул передние лапы; мех шевелился в воздухе. Глаза Линды увлажнились, наполнившись абсолютом материнского эгоизма, и Роман с чистым восхищением завидовал клыкам, тем белым, блестящим клыкам, злорадствующим над теми, у кого их нет. Конечно же, клыки оборотня более длинные и искривленные, больше присущие семейству кошачьих. За ними последнее слово; как только челюсти сомкнутся, ничто на земле не вырвется из них. Лупус сапиенс: волк умелый. Так Роман, живущий тут всю свою жизнь, наконец-то увидел истинного хозяина леса. Все остальные – слуги.

Превращение полностью завершилось, Фетчит вышел из трейлера и подошел к волку, который императивно и отчужденно обнюхал кота, прежде чем обратить свое внимание на остатки плоти, из коей он был рожден, и погрузиться носом в ее кучу, с характерным хлюпающим звуком.